– Спасибо, – сказал опер, прощаясь с Валетом…
…Брут и Парамон сидели в подвале. Чужой вертелся снаружи. После того, как он влетел с марихуаной, раскололся на пару мелких автомобильных краж и был отпущен под подписку, ему не очень-то доверяли. Брут вообще был против того, чтобы Чужой участвовал в деле. Но Стенли сказал: «Надо», и пришлось подчиниться. Стенли всегда говорил правильно, потому и стал лидером в их маленькой кодле. И Брут, оттянувший на малолетке маленький срок, и взбесившийся с жиру Парамоша безоговорочно признавали его старшинство.
За что предстояло наказать женщину, они не знали. Стенли пообещал по две сотки баков на рыло и тем самым отсек все вопросы.
– Чужому и полтинника хватит, – сказал Брут, когда спустились в подвал, и Парамоша кивнул.
– Скоро приедет, – сказал Брут, чтобы не молчать, и достал фотокарточку. – Ничего такая. Красивая. Скажи, Парамоша!
– Отье…ись. – Парамон сплюнул. Брут крутил в мокрых руках фотку и представлял, что сделает с женщиной, когда та окажется в его руках. Как-то само собой получилось, что роль основного злодея отвели ему, а он и не возражал. Не впервой. Раз-два – и все. Полминуты работы. Только обязательно надо, чтобы и Чужой приложился. Так оно вернее получится. Так ему не захочется, если в очередной раз окажется в ментовке, язык распускать.
– Надо лампочку выкрутить. Светло слишком, – заметил Парамон.
– Темнота – друг молодежи, – хохотнул Стенли. – Крути.
Парамон поднялся и выкрутил.
– А так вообще ни хрена не видно.
– Разберемся. – Парамон спустился в подвал. На улице мок под дождем Чужой.
– Слышь, Парамош, а если она вообще не придет?
– Тогда я тебя трахну.
– Гы-гы-гы…
Из квартиры вышел мужчина, посветил зажигалкой, вскочил на перила и вкрутил лампу на место. От резанувшего по глазам света Брут ойкнул. Мужчина ушел, Парамон выругался.
– Надо было совсем разбить.
На улице остановилась машина.
– Она?
– Я чо, вижу?
Через минуту оба поняли, что да, она. Женщину сопровождал кавалер. Здоровенный, с почетной «голдой» на шее, в браслетах и «гайках», мобильник из кулака почти не виден. Зверь, а не мужчина. Подельники вжались в угол.
Парочка поднялась на второй этаж. Отворилась железная дверь.
– Спасибо, Славик. Ты зайдешь?
– Разве что на десять минут.
Дверь закрылась, и стало тихо. Брут чихнул от запаха духов и толкнул напарника локтем:
– Пошли. Здесь нам ловить не хер. Выйдя из подъезда, они едва не налетели на широченный нос черного «мерседеса – CL К», запаркованного на пешеходной дорожке.
– Сильный мужик, – завистливо вздохнул Парамон.
На углу к ним подлетел Чужой, мокрый и нервный:
– Ну чего, все?
Ответом его не удостоили, говорили между собой:
– А если она и завтра с ним приедет, тогда что?
– Придется валить обоих. Может, он совсем и не крутой…
– Да? По-твоему, его тачка похожа на лоховоз?
– Надо встать по-другому. Как киллеры. Сверху. И лампочки разобьем. Тогда ништяк получится.
– А Стенли чего сегодня скажем?
– Как есть, так и скажем. Хочет – пусть сам идет проверять…
Заметив свернувшего в подворотню прохожего, они переглянулись и ускорили шаг.
– Ты где?
– Тут.
– Ну и?..
Катышев позвонил, когда Волгин подъезжал к бизнес-центру, где размещался офис Татьяны.
– На работу ходить вообще не собираешься? Ты чо, совсем охренел?
– Я заходил, тебя не было.
– Короче, завтра утром тебя ждут в УСБ. Нас обоих ждут.
– Чисто конкретно? А по какому поводу?
– По твоему, блин! Начальство очень недовольно.
– Ты про себя?
– Сергеич, не ерепенься. Я все понимаю, и опер ты неплохой, но там, – слово «там» было сказано с большой буквы и выделено паузами с обеих сторон, – там всего не объяснишь. У них там свои понятия. Так что готовься.
– Василич, я на больняке. Со вчерашнего дня. Сотрясение мозга и всего прочего. Даже справка есть.
– Сотрясение бывает, когда есть мозг, а у тебя – одна кость. Что, под трамвай попал?
– Вроде того.
– Значит, завтра в девять у меня. Вместе с трамваем.
Волгин пожал плечами.
В ряду дорогих машин с трудом нашлось место для его «шестерки». Он выключил мотор и магнитолу – все равно никакого толка, только хрип из динамиков, и закурил. Один из офисов «Арго» находился в этом же центре, и можно было зайти к бывшим коллегам, полчаса в запасе у него еще были, но не хотелось. Не только из-за разбитого лица – как и предполагалось, опухоль спала. Просто не хотелось, и все. Бывает.
Татьяна вышла раньше, чем он ожидал. Остановилась, скользнула взглядом по автомобилям, удивилась и посмотрела более внимательно. Сзади нарисовался Славик, шепнул что-то на ухо, показал на свой «мерседес». Татьяна отказалась.
Сергей открыл дверь и помахал рукой, потом вылез, пошел ей навстречу. Она наконец его заметила. Невольно оглянулась на окна – не видит ли кто из знакомых, на Славика, курившего с таким же бугаем у своего «четыреста тридцатого».
– Ты это специально?
– Разве я сегодня опоздал?
– Я не про то. Ты зачем на ведре приехал?
– С этим ведром связано столько воспоминаний!
– А где «ауди»?
– Отдал в ремонт. Сразу не заметил, но твой Славик, оказывается, очень сильно помял капот. Головой, если не ошибаюсь.
– Тебя тоже неслабо помяли.
– Спасибо за комплимент. Проклятые трамваи.
– Трамваи?
– Носятся как угорелые. Садись, не бойся, сиденье чистое. Как успехи на работе?
– Сергей! Мы, кажется, не собирались ругаться.
– Извини.
До его дома доехали молча.
Татьяна задумчиво смотрела в боковое окно. Когда-то самая близкая, а теперь самая далекая женщина.