– Ха, вспомнил! Там каждый день кого-то дубасят.
– Черного бандосы отоварили. Он в реанимации валялся.
– Ха, и правда валялся, было дело. Что, выходы появились?
– Вроде того.
– Что, «на себя» кто-то берет?
– Пока не спрашивал.
– Бесполезно все это. Хачик даже показаний нормальных дать не смог. Сначала мямлил, что не помнит ничего, а как только оклемался, драпанул в свой Чуркестан. Вряд ли сюда появится.
– А свидетели?
– Смеешься, старик? Когда в «Трюме» водились свидетели? Там одни «терпилы» и обвиняемые тусуются. Так что «глухарек» у нас вечный, сто одиннадцатая первая . Черному башню хорошо проломили. Вряд ли твой гнус колонется. Я гак понял, ребята там серьезные развлекались. Или ты хочешь информацию нам слить?
– А есть смысл?
– Честно? Нету. Ни малейшего смысла. Но если еще чего появится – ты, старик, звони.
Положив трубку, Волгин придвинул к себе несколько листов, подшитых в обложку из более плотной бумаги, – тот самый материал, по которому в мае девяносто пятого года Инна проходила свидетелем. Чтобы отыскать его в архиве, потребовалось время; судя по толщине подшивки, результат не мог оправдать затраты.
Вымогательство, отказанное по «пять два». До середины девяностых годов все отделы милиции были завалены подобными заявлениями. Как правило все начиналось с ДТП. Так и здесь: «Прошу принять меры к розыску и привлечь к уголовной ответственности неизвестных мне лиц, которые, угрожая физической расправой мне и членам моей семьи, требуют передачи 1500 долларов США в качестве компенсации за причиненный в результате дорожной аварии ущерб…»
Волгин представил, как три с лишним года назад «терпила» пришел в отделение, как слушали его опера, как давали ему типовые для таких ситуаций инструкции, а он кивал головой, волновался и обещал все выполнить точно. Вымогательство – не квартирная кража, без активной помощи заявителя редко удается доказать состав преступления, но восемь из десяти потерпевших, как правило, вопреки наставлениям все делают наперекосяк. Этот тоже напорол отсебятины, в результате чего всю шайку – семь человек – пришлось поспешно, без должной подготовки, задерживать. Уголовное дело рассыпалось, не успев возбудиться. Если бандиты и заплатили кому-то из ментов, то сделали это зря. По закону они были чисты, почти как младенцы. Одно хорошо – от «терпилы» отстали. Но подобного рода «профилактика» не идет в показатели УР.
Среди задержанных числились Саша Украинцев, он же «Филин», бывший чемпион города по боксу и нынешняя «крыша» Локтионова, и совсем еще юный в ту пору «Валет», ныне следственно-арестованный Зуйко, насильник и мошенник. Из пяти оставшихся фамилий две показались Волгину знакомыми, он припомнил, что какое-то время назад встречал их в милицейской сводке. Оба братка взорвались в машине на одной из центральных площадей; хорошо, хоть не в Северном районе.
Объяснение Локтионовой было подшито последним. Она сидела в машине и ничего о бурных событиях внутри кафе, где ее знакомых укладывали носом в пол, не знала. На встречу ее привез Украинцев, пояснивший, что надо получить должок с одного барыги. Слово «барыга» Инна, писавшая объяснение собственноручно, впоследствии перечеркнула и дописала сверху: «потерпевший».
Еще не дочитав показания Инны, Волгин понял, что ничего полезного для себя не найдет. Причиной убийства та давняя история стать не могла. Разве что кое-какие связи Локтионовой проявились, но двое мертвы, один сидит, с Украинцевым говорить бесполезно, а из трех оставшихся наверняка кто-то еще отошел в мир иной или иным способом удалился от дел.
Ниже подписи Инны было еще что-то, привлекшее внимание Волгина, но не успел он сосредоточиться, как пришлось отвлечься на телефонный звонок.
– Привет! Позвольте выразить соболезнования, – Лариса была слегка навеселе.
– По поводу?
– По поводу Жанны, мой дорогой.
– Земля слухами полнится?
– Угадал.
– Ну, и о чем говорят в кулуарах?
– В кулуарах говорят, что сделали вас как детей. Наркота у нее настоящая была, без дураков. Но в отделении ее одноклассник работает, Борисов его фамилия. Дальше продолжать?
– Она ему заплатила?
– Чисто символически. У них давняя и нежная дружба.
– Ублюдок… Про меня он ей, естественно, все рассказал?
– По-моему, даже больше. Стремился подчеркнуть свое благородство. Наплел, какой ты крутой и какими важными делами занимаешься. Засекреченный сотрудник ФСБ и опер районного РУОП. Одним словом, участковый оперуполномоченный следователь прокуратуры. Так, кажется, в какой-то книге было написано. Эдик сейчас писает кипятком и пьет коньяк с валерианкой. Почему-то твоя активность ему не понравилась.
– Насчет тебя все спокойно?
– Нет, меня никто не подозревает. Козел отпущения уже найден и даже, боюсь, наказан. Не переживай, он в самом деле козел. Не заедешь сегодня?
– Нет.
– Будешь пить в одиночку? Одумаешься – звони, я дома. Пока!
Сергей прошелся по кабинету. Внутри все кипело. А ведь был уверен, что давно привык к ударам в спину и предательствам, привык рассчитывать только на себя. Когда он, двенадцать лет назад, стал оперуполномоченным, в уголовном розыске еще действовал неписаный закон, согласно которому новичка принимали только с согласия всех членов коллектива, а потом все акценты очень быстро расставляла работа. Лишние люди в этой системе надолго не задерживались, переводились в другие службы, увольнялись в народное, как тогда говорили, хозяйство. Все изменилось за каких-то три последних года!
Он сел за стол, придвинул материал о вымогательстве. Забыв, на чем остановился, взялся читать объяснение Инны с начала. Приехала, сидела в машине… Ничего интересного. Кроме одного.