Не спасло.
Волгин бил расчетливо, чередуя руки и ноги, и под его ударами Казарин перекатывался на грязном асфальте, локтями защищал лицо и верещал:
– Не надо! Я все скажу! Ну не надо, пожалуйста! Больно, о-о-о!!!
В таком положении люди склонны к откровенности. И Казарин, действительно, рассказал бы все. Вспомнил бы даже фамилию акушерки, которая принимала его роды. Ситуация, что и говорить, располагала к чистосердечным признаниям. Не надо судить со стороны. Только те, кто после долгой погони надевал на преступника наручники или сам бывал в бегах, имеют право на этот суд. Наряд ГИБДЦ подкрался бесшумно. Фары неожиданно осветили Волгина, и два бравых инспектора, которые вообще-то редко оказываются там, где нужны, нацелили на него «макар» и «калаш».
– Свои, уголовный розыск, – крикнул Сергей, прикрывая глаза от света.
– Свои дома спят, – отозвался сержант, передергивая затвор автомата. – Ручонки подними и от мальчика отойди. Хватит его обижать! Ну, кому сказано!
Лязгнул и затвор пистолета.
– Сам отойди, придурок! «Убойный» отдел Северного РУВД, старший оперуполномоченный Волгин. Мной задержан преступ…
– А нам насрать, – почти ласково оборвал сержант, поводя стволом автомата. – Мы-то не из Северного, и даже не из этого района. Отдельный городской батальон дорожно-патрульной службы. Так что, дружок, шевели ножками…
Препирательства заняли не так уж много времени, но момент был упущен. Когда Рому сажали на заднее сиденье патрульного БМВ, он вздернул ободранный подбородок и сказал с вызовом:
– Я стану говорить только в присутствии моего личного адвоката…
– За что же тебя так женщины любят? – спросил Волгин, разглядывая задержанного в свете настольной лампы, заботливо к нему развернутой.
– За то, что хер длинный.
Это была единственная фраза, которую Казарин произнес за тридцать минут общения. На то, чтобы разобраться с ДТП и стрельбой, перевезти задержанного в РУВД, потребовался не один час. Рома остыл и, убедившись, что воздействие грубой физической силы ему больше не угрожает и он не окажется с опером один на один посреди пустынной дороги, приободрился. Вторично потребовав адвоката, он на вопросы не отвечал и предавался двум занятиям: разглядывал свои ботинки и морщился, ощупывая пострадавшую физиономию. Последняя красочно отражала все трудности, которые пришлось испытать в недавнем прошлом ее носителю.
– Чем он длиннее – тем больше его можно укоротить.
– Чего?
– Того. Закон относительности.
Была б уверенность в причастности мальчика Ромы к убийству – и никуда б он не делся, колонул бы его Волгин, как сухое полено. Но уверенности не было. Совсем не было.
– Вставай, гуманоид. Идешь отдыхать.
– Куда?
– Тебе понравится.
В камере Казарину не понравилось, но его мнением никто не интересовался. Волгин устроился в кожаном кресле, махнул полстакана водки, которую купил по пути в РУВД, наказал дежурному разбудить его, когда приедет следователь, и очень быстро уснул.
Катышев барабанил кулаком по двери и орал:
– Волгин! Вставай, сучий потрох!
Сергей протер глаза, взял часы. Шесть утра ровно. Всего два часа удалось поспать. Поднимаясь из кресла, невольно вскрикнул от боли – показалось, что и разогнуться не сможет, так болел отбитый бок. Доковылял до двери, впустил начальника. Встал у окна и, потирая поясницу, зачем-то спросил:
– Дождя нет?
– Тебе дождь нужен? – Катышев засек бутылку на полу возле кресла, улыбнулся и налил себе сто пятьдесят граммов. – И дождь смывает все следы! За что тебя уважаю, Сергеич, – выпивка у тебя классная. Ну, прозит!
– Следак приехал?
– И уехал. За десять минут справился. Казарин твой быковать начал, от показаний отказался, адвоката, бля, требует. Следак его вообще закрывать не хотел. Доказательств ему не хватает! Вот осел! Всем хватает, ему – мало. Экспертиза по пальцам не готова, признания нет, а опознание ночью проводить просто не захотел. Доработайте, говорит, материал, а потом уж Казарина заново приводите. Нет, прикинь, да? Говорит, будет все пучком – арестую. Ну, я ему так прямо и сказал: ты чо делаешь? Короче, на «сотку» добазарились.
– Я ж просил меня разбудить… А кто следователь?
– Поперечный. Который и на осмотре был. Он сегодня, оказывается, по городу дежурит, мы его с какого-то изнасилования выцепили.
Костя Поперечный был парень хороший, но молодой, еще неопытный, и поэтому пребывал в постоянных метаниях между прямолинейной трактовкой УК и УПК , указаниями своего, прокурорского, начальства и «наездами» руководства милицейского.
– Обыск на казаринский адрес он выписал?
– Ни фига! Сказал, еще утром приедет.
– Ну и черт с ним…
– Я лично проконтролирую, – заверил Катышев, но Волгин лишь скептически покачал головой: всем было известно, что деловая активность начальника ограничивается рамками рабочего времени, – сразу после утренней «сходки» он умотает к очередной любовнице, откуда станет названивать домой и плести байки о том, что сидит в засаде на террористов. Впрочем, сейчас жена Катышева была в отъезде, и он мог гулять без всякой конспирации. – А вообще-то, Сергеич, ты тоже не во всем прав. Какого хрена ты сунулся в одиночку?
– Сам же просил пару эксцессов…
– Хорошо, если Казарин сядет. Победителей, блин, не судят. А если нет? Что за коррида со стрельбой получилась? Неправомерным применением оружия пахнет!
– Иди ты, Василич, лесом. Я к нему на капот для удовольствия прыгнул? Что, надо было ждать, пока он меня по стенке размажет? Неправомерное…